Подписывайтесь

Официальные страницы и группы в соц сетях

B вКонтакте

f Facebook

t Twitter

ok Одноклассники

You YouTube

Джельсомино с улицы Панфилова

Сказать, что голос у него сильный, — не сказать ничего. Пожалуй, только у Фроси Бурлаковой получалось громче. Перепеть Магомаева, страстно выводящего трели «Неаполитанской песни», Ольховскому раз плюнуть. На кухне певца, где происходила эта характерная распевка, дрожали чашки, падали стаканы, мой диктофон заклинило, а из изящной хрустальной розетки выплескивалось густое варенье из неопознанных экзотических фруктов. Так что соседям певца Вячеслава Ольховского определенно повезло: во-первых, слышимость классная — записывать можно, а во-вторых, каждый день они снимают стресс с помощью хорошего музыкального репертуара из итальянской оперной классики и лучших образцов современной эстрады.

— Не подумай, что я всегда так громко пою, — собирая разбившуюся посуду, потупившись, объясняет Ольховский. — С соседями надо дружить, к тому же я считаю, что артист сам должен тонко чувствовать, когда нужно демонстрировать полноту голоса и широту вокального диапазона — петь так, чтобы стены дрожали, — а когда это абсолютно неуместно. Ведь все зависит от характера песни, от лиричности натуры исполнителя, от образа певца, наконец. Да?

— Ну, образ-то у тебя — первый класс. Внешность и африканский темперамент налицо, мускулатура на теле, интеллект на челе. Но вот на тихого лирика ты как-то не тянешь.

— Я не тихий, я — сексуально лирический. А что, нет? Такой вот, какие были в голливудских фильмах 30-х и каких сейчас уже нет.

— Что-то между благородной простоватостью и ненавязчивой мужиковатостью?

— По-моему, я тебе не нравлюсь. Зря. Ты не думай, что раз я такой красивый, то мне это все равно. Я, между прочим, очень ранимый и чувствительный. Клип мой видела? Нет? Ты что! Увидишь — пальчики оближешь.
— Клип действительно объеденье. Длинноногая, с душой в глазах женщина; дворцовая архитектура, атлас и бархат, чемодан «зеленых», за которые девушка выкупает Ольховского у инфернального бандюка... И посреди всей этой грязи и пошлости жизни, словно укор нашей земной суете, сидит и, не обращая никакого внимания на «бабки», тихо (тихо!) поет о поздней любви виновник происходящего — до боли красивый, спокойный и мужественный человек в дорогом приличном костюме. Это Ольховский.

— Вячеслав, а ты всегда такой красивый или только когда накрашенный?

— Стараюсь всегда соответствовать. Но вообще артист должен быть разным в зависимости от репертуара. От того, кого он изображает в данный момент. Мои оперные экзерсисы, надеюсь, еще впереди, и тогда я буду таким, каким ты меня видела, когда я пел на итальянском (я невольно отодвинулась), а сейчас я работаю совершенно в другом жанре, где не нужно демонстрировать ни широкий вокальный диапазон (к слову сказать, три с половиной октавы), ни силу голоса. В песнях, которые я сейчас записываю для нового альбома, нужно делать ставку на красоту голоса, на его тембр. Новый альбом абсолютно лиричен по своей тональности. Три песни уже готовы — это «По лабиринтам», «Потерянный рай» и самая известная из них, на которую снят клип, — «Поздняя любовь».
Все песни написаны корифеями нашей эстрады — композитором Владимиром Матецким, поэтом Александром Шагановым и Леонидом Гуткиным. Давай еще раз послушаем, а?
Оказалось, что супертемперамент, умопомрачительный мачо Ольховский может петь совсем по-другому — нежно и негромко, в полной мере оправдывая свою задушевную фамилию. Его пение приятно отличалось от фальшивых истерических надрывов большинства новорусских шлягеров: искренне верилось в то, что человек и вправду поет от души, а не в туалете мучается. Его хит «Поздняя любовь» — ностальгия по нормальной хорошей песне, когда и музыка, и слова, и голос, и жизнь сливаются в одно — в то, что и называется песней, а не «текстом по нотам».

— Красиво. Наверное, каждый вечер слушаешь себя и тихо плачешь от величия собственного таланта.

— Слушаю, но не себя, а Синатру, Магомаева, Хампердинка — вот были мужики!
И он вдруг начинает рассказывать про то, как обидно, что из современной жизни ушла лиричность, — потому и в песнях-то ее почти не осталось. О том, как важно в жизни найти близких по духу людей, которые бы почувствовали твою суть, поняли бы твои желания, мысли. Если эти люди с тобой еще и по работе связаны — двойная удача: получается замечательный творческий союз (как, например, с Матецким и Шагановым), который помогает противостоять серости вездесущей попсы и позволяет осуществить новые дерзкие творческие планы — например, записать джазовый дует вместе с примой отечественной оперы Еленой Образцовой (есть такая задумка).
Когда ему плохо или грустно, он начинает импровизировать на фортепьяно, слушает и подпевает (негромко) Синатре, а может и водочки выпить (это уж когда никакой Синатра не идет). А вообще-то он здорово любит жизнь. Ходит в рестораны — в «Капри», например, или «Клеопатру», крутит романы и не позволяет заесть себя хандре: работает и поддерживает себя в отличной физической форме. Любит рыбачить, а самый изысканным блюдом считает правильно сваренную уху.

— Вячеслав, а хобби у тебя тоже какое-нибудь музыкальное или, может, крестиком вышиваете?

— Чехов мой самый любимый писатель — я правильно ответил?
На самом деле хобби большого художника от музыки — женщины. И тут не только одна поздняя любовь, которая явилась прототипом одноименной песни. У Ольховского любовь вообще от времени суток не зависит. Она к нему приходит всегда — и поздно, и рано, и, что самое завидное, всегда в большом количестве. И тут уж ничего не поделаешь: ведь давно известно, что это большое чувство зависит исключительно от самого субъекта любви. А Ольховский субъект тот еще. Женщин он любит страстно, но в пределах разумного. Они ему тоже отвечают взаимностью, но, к великому огорчению певца, пределов разумного упорно не соблюдают — влюбляются без памяти, что сильно осложняет жизнь и творчество. Историй по этому поводу — великое множество, и каждая — сюжет для многосерийной мыльной оперы. Лично меня больше всего поразили две. Первая — это безумная любовь молодого Ольховского и жены одного латиноамериканского дипломата, женщины бальзаковского возраста Вероники, которая уехала на родину из-за не вовремя начавшейся в России перестройки, даже не успев попрощаться с любимым. На родине она вдруг родила ему двух близнецов, как две капли воды похожих на Ольховского, и когда наконец Вячеслав приехал повидаться с малютками, то увидел их вместе с мужем-дипломатом безутешно рыдающими на могиле матери — женщина не выдержала разлуки с любимым и решила уйти из жизни. (Господи, да уж лучше крестиком вышивать!) Вторая история не столь событийна, но, на мой взгляд, более трогательна — это долгая мучительная любовь Вячеслава к своей первой девушке — Вале Дубининой (не псевдоним), неверной и ветреной, но от этого не менее любимой. У нее был хриплый голос и внешность Мирей Матье. С тех пор ему в основном нравятся брюнетки.

— Слава, скажи честно, единственная правда из всего этого — фамилия твоей первой любви?

— Почему? Ее действительно звали Валя.

— Слушай, а я поняла, за что тебя любят.

— За талант и красоту?

— Ну да, и за легендарное любовное прошлое. Но главное, что ты каким-то чудом смог устоять против столь популярного сейчас в шоу-бизнесе тотального клонирования артистов, которое уничтожает индивидуальность и в человеке, и в искусстве. А ты — товар штучный, не конвейерный. Так что давай, Джельсомино, пой громче, чтобы как можно быстрее затмить всю эту серость. И черт с ней, с битой посудой, — ведь количество стеклянных осколков не могут сравниваться с количеством счастья, которые могут дать людям твои песни! Ведь ты об этом мечтаешь?

— Я мечтаю когда-нибудь купить канарейку. Чтобы сидела и каждое утро, когда я просыпаюсь, пела — красиво так, мелодично, ласково... Представляешь?

— Представляю. Не покупай. Она тоже умрет. От ревности к твоему голосу и красоте.

Татьяна Коваленко.

Новости